Поделись ссылкой с
друзьями |
|
Вера — это шаг из лодки на воду
Постоянно
употребляя слова «вера», «верить», «верующий», подхватывая за
священником или диаконом «Верую во Единого…», задумываемся ли мы о
том, что это такое — вера? Что значит верить в Бога? Почему один
человек верит в Бога, а другой нет, в чем разница между этими двумя
людьми? Как и почему обретает веру вчерашний безбожник? На эти
вопросы отвечает главный редактор журнала "Православие и
современность" игумен Нектарий (Морозов).
— Прежде всего — что есть вера? Это рациональное
убеждение, некий вывод, к которому человек приходит, наблюдая и
размышляя, — или это иррациональное душевное (духовное) состояние?
Что должен сделать человек, чтобы прийти к вере?
— На вопрос о том, что есть вера, лучше всего ответил, безусловно,
апостол Павел в Послании к Евреям: осуществление ожидаемого и
уверенность в невидимом (11, 1). Нам хорошо известно, что такое
доверие. Мы общаемся с человеком, и благодаря его поступкам, его
поведению по отношению к нам у нас возникает доверие к нему. Вера в
Бога — это тоже доверие к Нему. Но здесь человек должен — даже
совсем Бога не зная, не видя еще Его в своей жизни — поверить в то,
что Он есть. Это очень похоже на тот самый шаг апостола Петра — с
борта лодки на вздымающийся вал Генисаретского озера (см.: Мф. 14,
29). Петр совершает этот шаг по слову своего Учителя.
Как возникает вера в сердце человека — на этот вопрос до конца
ответить невозможно. Вокруг нас масса людей, верующих и неверующих;
как среди тех, так и среди других есть люди добрые, честные,
милосердные, порядочные… И невозможно провести черту, сказать: вот
этот тип людей с неизбежностью приходит к вере, а вот этот нет. Вера
— это встреча с Богом, и она у разных людей происходит по-разному.
Один человек переживает эту встречу непосредственно и не нуждается в
рассуждениях, а другой думает, анализирует и приходит наконец к
выводу, что Бог есть, и эта уверенность ума передается его сердцу.
Один только разум, без участия сердца, к вере не приводит. Есть
сколько угодно ученых, прекрасно понимающих, что ни одна из
существующих научных теорий не объясняет зарождения вселенной, но
неспособных почему-то сказать: «Верую, Господи и Создателю».
Воспользоваться анализом может только тот человек, у которого
встреча с Богом в сердце произошла. Есть такие слова в Апокалипсисе:
Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит
дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (3, 20).
Кто-то услышит этот стук и откроет дверь — будучи ученым и придя в
конце концов к выводу о бессилии науки в объяснении определенных
вещей. Кто-то вдруг услышит стук, раздававшийся на самом деле всю
его жизнь — получив нежданную помощь в скорби. А кто-то — когда его
все бросят, когда он останется совсем один. И поймет, может быть,
впервые, что есть Кто-то, Кто его любит. Но каждый из них узнает
Бога, до той поры неведомого, в ощущении, которое ни с чем не
перепутаешь. Потому что встреча с Богом предполагает узнавание.
Ответить на вопрос, почему человек узнал Отца именно в этот момент,
а не раньше, не позже — невозможно, конечно. Но любого из нас можно
сравнить с плодом, висящим на ветке и созревающим в свой срок.
Просто кто-то созреет, а кто-то так и провисит и упадет в конце
концов с этой ветки несозревшим… Что такое вера? Одним словом можно
ответить так: вера — это чудо.
—
Вот, чудо произошло… И что дальше? Как укрепиться в вере? Как не
потерять ее? Ведь бывает, что человек веру теряет.
— Люди часто спрашивают: что надо, чтоб укрепилась вера? Чтоб из
зернышка она превратилась в могучее дерево? А для этого нужно по
вере жить. Святых подвижников спрашивали: как обрести дар любви? И
они отвечали: делай дела любви, и сердце твое обретет любовь. То же
и с верой. Ведь есть вера ума, а есть вера сердца. Есть вера-знание,
а есть вера-опыт. До того, как апостол Петр пошел по воде, он тоже
знал, что для Бога все возможно, но знал теоретически. А ступив на
воду, он обрел опыт — опыт веры. И такого опыта в жизни Петра, в
жизни других апостолов и святых угодников оказалось много. По сути,
Евангелие требует, чтоб мы пошли по воде. Оно требует от нас того,
что с точки зрения земного разума — «здравого смысла», не
учитывающего Вечности, — не только неразумно, но и вредно. Скажем,
подставлять правую щеку, если ударили по левой (см.: Мф. 5, 39) —
разве не вредно? Человек может спрашивать: ну хорошо, я исполню все,
что требуется, а что со мной будет-то после этого? А может этого
вопроса не задавать, а просто исполнить все, как велел Господь. И
если человек поступит таким именно образом, он почувствует: там,
куда он ступил, там, где не только почвы, даже воды не было — там
есть опора, и она крепче всех земных опор. Так приходит опыт веры: я
сделал что-то, послушавшись Господа, и Он меня не подвел, Он
оказался верен. Бывает и иначе. Бывает, что человек обращается к
Богу из бездны отчаяния, когда, кажется, никакого выхода из его
ситуации нет и быть не может — и вдруг стены колодца, на дне
которого человек себя видит, рассыпаются, и он выходит на Божий
простор. Господь вмешался, потому что Он всегда рад прийти на
помощь. И это тоже опыт, из которого рождается живая вера. Так
человек ее обретает, так он в ней растет и укрепляется. А теряет —
противоположным образом. Когда человек не складывает крупицы своего
опыта в сокровищницу сердца, не отвечает Богу благодарностью, когда
он говорит Богу: нет, я этого не хочу, не воспринимаю, не понимаю —
тогда и происходит оскудение веры. Внезапно веру потерять нельзя; к
потере веры человек идет, так же, как и к обретению веры. И то, и
другое — результат множества маленьких шагов, которые мы совершаем.
Потому важно вовремя понять, как опасны мелкие, незаметные,
неосознаваемые шаги в сторону от Христа.
— От иного психолога можно услышать, что вера — это
всего лишь оптимальный для определенных натур способ жить, уход от
всех проблем. Боюсь, что моя натура именно такова. Я знаю, что не
могу без веры обойтись; но — вот парадокс — именно поэтому меня
преследует сомнение в истинах веры. Мне думается, что я верю только
потому, что вынуждена; что моя вера имеет характер некоей
условленности с самою собою: «Чтобы жить — давай условимся, что для
нас с тобой отныне вот так, а не иначе». Что бы Вы сказали на это?
— Вы крайне усложнили то, что на самом деле очень просто. Вера — это
действительно способ жить. Более того — единственный способ жить
по-настоящему. Не существовать, не выживать, не коротать жизнь, а
именно жить. Жизнь — это Божий дар. Множество людей растрачивают
этот дар впустую, попирают его ногами, бездумно играют с ним или
превращают его в некое постоянное для себя мучение — а живет-то
по-настоящему меньшинство! Живут те, для кого жизнь — дар от Бога. И
если человек выбирает жизнь с Богом, то это не психологический
прием, применяемый им к самому себе, не условленность с самим собой,
не субъективный выбор, связанный с особенностями личности, нет, это
просто единственный верный путь. И совершенно не надо этого бояться.
А что касается того, что вера есть уход от проблем — вера на самом
деле порождает огромное количество проблем. Для человека, познавшего
Бога, врать — проблема, поступить корыстно — проблема, отказать
ближнему в помощи — проблема. Вещи, которые раньше казались
нравственно нейтральными, обретают именно нравственную окраску.
Добро и зло явственно расходятся по своим полюсам, и человек
лишается возможности компромисса. Сказать, что с верой жить проще,
чем без веры, может только человек, не имеющий о вере никакого
понятия. Вера — это не уход от ответственности, а, напротив, полная
ответственность человека за его жизнь.
—
Но разве нет, разве не было людей неверующих, но при этом
совестливых? Разве они, оказываясь перед трудным выбором, не
принимали ответственность на себя, не поступали нравственно? И можем
ли мы назвать жизнь иного неверующего человека ущербной и
неполноценной, если это великий ученый, например?
— В том-то и дело, что вера — не компенсация неполноценности, не
удел неудачников. В жизни есть много вещей, которые вполне могут
человека удовлетворять. Но о людях, которые «прекрасно» обходятся
без веры, Господь в Священном Писании говорит: Не имать Дух Мой
пребывати в человецех сих во век зане суть плоть (Быт. 6, 3).
Человек может стать настолько плотяным, настолько земным, что его
душа практически умирает в нем, и дух угасает, и он даже не ощущает
потребности в том, для чего он создан. Но это тоже свободный выбор
человека, и тоже некий итог, к которому он может прийти.
Безрелигиозная совесть, о которой так много говорили в советские
времена, — это та самая лукавая совесть, об очищении от которой
молится священник в молитве Великого входа. По-настоящему верующий
человек никогда не станет утверждать: «Я живу по совести», потому
что знает: его совесть лукава. С помощью безрелигиозной совести
человек себя обманывает. Люди, которые не обманывали себя, — святые
— видели себя великими грешниками. Они смотрели на себя теми
глазами, которыми смотрит на нас Господь. А обычный человек видит
себя лучше, чем он есть. Человек, считающий, что его совесть чиста,
нечестен с собою. «Чистая революционная совесть» железных
большевиков и пламенных комсомольцев не мешала им, напротив,
подвигала их на братоубийственную войну, террор, разрушение храмов.
Есть субъективные критерии — их-то и выбирает для себя
безрелигиозная совесть, причем каждый раз заново, в зависимости от
эпохи — а есть незыблемый вечный критерий, это Господь.
— Что есть сомнение: гордыня рассудка, убежденного, что
только он один может все постигнуть, или просто-напросто здравость
рассудка, его нормальное функционирование? Что делать с сомнением —
просто молиться? Или попытаться переубедить рассудок на его языке,
то есть его же рассудочными доводами?
— Сомнение сомнению рознь. Есть сомнения, которыми колеблет наш ум
враг. Все то, что делает в отношении нас враг, вменяется не нам, а
ему. Другое дело — находят ли эти сомнения, колебания какую-то почву
для себя в нас. Здесь начинается область уже нашей ответственности.
Если мы укрепляем, развиваем, культивируем возникающие сомнения в
своем сердце и сознании, значит, мы сами по той или иной причине
склонны к ним. По какой же причине? Заметьте: люди нечестные и
непорядочные бывают, как правило, недоверчивы и подозрительны к
другим. Они никому не доверяют, потому что знают, что им самим
доверять нельзя, и судят о других по себе. Так и здесь. Человек
верный и преданный Богу не усомнится в Нем: если уж на меня,
грешного, можно положиться, то тем паче на Господа.
— Значит, любое обдумывание, продумывание,
следовательно, развитие своих сомнений — это заведомо грех?
— Мыслительная способность — это то, что дано человеку для
созидания. Для созидания души, дома душевного, собственной жизни и
жизни вокруг себя. А бывает так, что мыслительный процесс выходит
из-под контроля и становится хозяином человека. Тогда уже не мысль
для человека, а человек для мысли. Должен ли человек думать? Да, он
мыслящее существо, он должен думать. Но мыслительная деятельность
должна находить опору в его сердце. Если вера у человека только в
голове, он будет постоянно колебаться. Как только она спустится в
область сердца, сомнения уйдут. Что для этого нужно? Для этого нужно
стать проще. Потому что Бог — существо совершенно простое. А человек
стал сложным в результате грехопадения. Но, по мере обретения той
простоты, которую сообщает нам христианство, человек обретает
способность верить просто, как дети. Почему Господь говорит: если не
обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф.
18, 3)? В чем секрет этой детской веры? Ребенок не умеет не
доверять. Вот он потерялся, мы подходим к нему, берем за руку и
говорим: «Пойдем, отведу тебя к маме». И он вкладывает свою ладошку
в нашу и спокойно идет за нами. А мы, взрослые, недоверчивы: даже и
того человека, который искренне предлагает нам помощь или спрашивает
о нашем здоровье, мы в чем-то подозреваем. Это наша испорченность,
искореженность грехом — с одной стороны, а с другой — горьким опытом
нашей жизни. Но каждый человек призван обрести веру детскую.
Перестать копаться в своих сомнениях, в своих рассуждениях и
обратиться к своему непосредственному опыту. Ведь у каждого
верующего он есть — опыт непосредственного участия Бога в его жизни.
У каждого была такая минута, когда он не мог не понять: это Господь.
Когда приходит сомнение, нужно просто вспомнить эту минуту — когда
твоя рука легла в руку Божию. Ты же тогда знал, что это Он? Почему
же теперь не веришь? Чем ты загромоздил свою дорогу к Богу? Что ты
здесь настроил, какие рассуждения? Это все тебе не нужно. Когда мы
вкладываем свою руку в руку Божию и Господь ведет нас путем порой
трудным, жестким, но мы не вырываем своей руки, не убегаем — от
этого вера крепнет.
— А что, если это самое «мне Бог помог» — лишь некое
самовнушение, самогипноз, благодаря которому я смогла себя внутренне
организовать и выйти из какого-то кризисного состояния?
— Если вы отказываетесь видеть помощь Божию и за нее благодарить,
просив и получив ее, вы оказываетесь в числе тех самых девяти
прокаженных, которые, будучи очищенными от проказы, не сочли нужным
прийти и поблагодарить Христа (см.: Лк. 17, 12–19). Та душевная
проказа, которой они страдали, была куда страшнее проказы телесной.
Это неверие и неблагодарность, а вера дается благодарному сердцу. От
неблагодарности и внутреннего предательства вера уходит.
—
Я не раз читала о том, что в вере нельзя опираться на видимые,
объективно свидетельствуемые чудеса — мироточение икон, схождение
Благодатного Огня, отпечаток на Туринской Плащанице, благоухание
мощей святых; что опора должна быть иной. Но мне все эти чудеса
очень нужны!
— Такая странная вещь: признать чудо чудом и опереться на него
можно, только если ты уже имеешь веру. Если веры нет, чудо не
убедит. Человек даст ему какое угодно объяснение или вовсе никакого
объяснения не даст — просто забудет о нем. Для многих репортеров,
рассказывающих о нисхождении Благодатного Огня в Иерусалиме на
Пасху, это только новость в потоке новостей: она не изменяет их,
как, кстати, не изменяет человечества в целом. Видимые чудеса —
гораздо менее чудеса, чем те, которые происходят в сердцах
человеческих. То, что мытарь Закхей, взрослый, состоятельный, скорее
всего, по-настоящему испорченный своей жизнью и профессией человек,
залез на смоковницу, чтобы увидеть Христа, — чудо (см.: Лк. 19,
1–10). А то, что Солнце остановилось, — не чудо. Тот, Кто создал это
солнце, может его и остановить. Тот, Кто создал море, может сделать
так, чтобы оно расступилось. А вот обратиться к Богу человек может
только сам, по своему личному выбору. И это действительно чудо. Чудо
— когда человек молится и вдруг чувствует, что Господь слышит его
молитву, что Он ему отвечает — не голосом, не светом, а вот этим
прикосновением к сердцу. Вот это гораздо чудеснее, чем
расступившееся море. Я, может быть, чье-то осуждение на себя
навлеку, но скажу все же, что лично для меня схождение Благодатного
Огня не так важно, как те маленькие, казалось бы, чудеса, которые
Господь совершал в моей собственной жизни. И если бы вдруг
выяснилось, скажем, что нет никакого Благодатного Огня, что это
просто трюк, как утверждают некоторые (сам я так не думаю,
безусловно) — моей веры это нисколько не поколебало бы. Если вера
человека рушится, как карточный домик, от разоблачения чуда —
значит, это вовсе не вера. Видимое чудо у нас могут отнять, а вот то
чудо, которое ведомо мне одному, которое произошло в моем сердце,
никто и никогда у меня не отнимет. Повышенное внимание к видимым
чудесам, стремление опереться на них в вере сродни стремлению
опереться на костыли. Это слабость, хотя слабость не постыдная,
естественная для нас. Однако надо учиться ходить без костылей.
Но еще раз скажу: для того чтобы с нами происходили эти подлинные,
невидимые миру чудеса, надо стать как можно проще, не путаться в
собственных мыслях. Есть вещи, которые не поддаются анализу. Мы
можем анализировать внешние события и какие-то происходящие у нас в
душе процессы, но наши взаимоотношения с Богом препарировать и
анализировать, словно данные научного эксперимента, не надо. Надо
понять, что нас лишает благодати, а что помогает ее стяжевать.
Когда-то Господь не дает нам благодати, потому что это
преждевременно, нам она сейчас не будет полезна; когда-то — чтоб у
нас не сложилось впечатление, что она легко дается. Но в основном —
гнев, осуждение, тяжелые, грубые грехи лишают наc благодати. И если
мы постараемся избавиться от них, мы увидим, что есть еще какие-то,
казалось бы, мелкие вещи, которые тоже лишают нас благодати. Есть
что-то такое в нас самих, что благодати противится. Если мы это
понимаем, значит, мы учимся благодатной жизни. А благодать и вера —
понятия неразрывные, потому что подлинная вера — это дар благодати
Божией. Когда в человеке вера жива, он ее ощущает именно как жизнь.
От какой смерти нас Господь спас? От той, которою является на самом
деле жизнь без Него. Чувство жизни с Богом — это и есть вера.
— Есть ведь какая-то связь между сомнением и грехом.
Человеку, не желающему или не находящему в себе сил расстаться со
своими грехами, подсознательно надо, чтоб не было никакого Создателя
и Судии.
— Когда мы молимся, просим: «Господи, помоги, я пропадаю без Тебя»,
мы верим, что Он есть, что Он нас слышит и придет на помощь. Если бы
не верили, то не молились бы. Но вот другая ситуация: человеку не
нужна уже помощь, и он собирается совершить некий грех. Однако
совесть подсказывает: Тот, Кому ты молился, — здесь, Он никуда не
пропал. Как ты молился перед Его лицом, так ты и грешишь — перед Его
лицом. А человек говорит: нет, это не так, где оно, это лицо?.. В
старину были люди, которые полотенцами занавешивали иконы в своем
доме прежде, чем совершить нечто греховное. Так же и Адам прятался
от Творца своего между деревьями рая, как сказано в Книге Бытия (3,
8). Если человек, получивший от Бога дар веры, будет по вере жить,
она будет в нем укрепляться, в противном случае — незаметно уйдет от
него.
— Этим, наверное, и объясняется испуг грешного человека
при встрече с чудом, желание, чтоб чуда не было, чтоб оно оказалось
обманом зрения или чьим-то трюком?
— Если вас пугает чудо Божие, значит, у вас, как у жителей страны
Гадаринской, есть свои свиньи, которые вам дороги, и вам не хочется,
чтобы они бросились в озеро и там погибли (см.: Мк. 5, 11–14; Лк. 8,
32–34; Мф. 8, 30–34). Свиньи бывают разные, у кого-то они большие,
толстые, хрюкают, трудно их не заметить, а у кого-то вполне
симпатичные розовые свинки — но совесть-то подсказывает, что это
свинки все-таки! Оттого и страшно, что вот сейчас явится Господь — и
все то, что в нас несовместимо с Его светом, обнаружится и будет
вытеснено, изгнано прочь. Страх и желание отвернуться в данном
случае — защитная реакция. Однако в силах человека — каждый раз —
сказать: «Господи, такой, как я есть — я боюсь Тебя; но я хочу
научиться Тебя любить. Потому что я понимаю, что без Тебя пропаду».
— Сомнение и маловерие — как соотносятся эти понятия?
Это одно и то же или нет?
— Это понятия очень близкие. Помните, Господь говорит Петру,
протягивая ему Свою руку: маловерный! зачем ты усомнился? (Мф. 14,
31). Маловерие — это малая вера, вера, которая живет в человеке, но
не заставляет человека жить в соответствии с нею. Помните эпизод с
исцелением бесноватого отрока? Отец этого отрока говорит Господу:
если что можешь, сжалься над нами и помоги нам (Мк. 9, 22). У него
есть вера, ее хватает на то, чтобы обратиться к Учителю, но не
хватает на то, чтобы верить в Его всемогущество.
— Есть люди, которые говорят, что не могут поверить в
Бога и во все, что происходит в Церкви: «Нет веры, и все. Такой
(такая) я, видно, по природе — неверующий (неверующая)». Что бы Вы
сказали такому человеку?
— Ничего бы говорить не стал. Бесполезно что-то говорить, доказывать
человеку, который сам выставляет щит меж собой и Богом. О таком
человеке нужно молиться, чтоб Господь его просветил. И являть ему ту
любовь, которая в христианах, — главное свидетельство о привлекающем
к себе сердца человеческие Боге Любви.
Беседовала Марина Бирюкова
Журнал
"Православие и современность", №22 (38), 2012 г
Другие способы внести пожертвование
|