Рождество
Христово. Рецепт настоящего праздника Дом Батюшка
— высокий, мощный, с сильными руками, густыми русыми волосами и пышной бородой.
Матушка — небольшого роста, со светлым лицом и приветливой улыбкой. Он —
настоятель, она поет на клиросе. После воскресной службы в маленьком
деревенском храме, где всегда очень много малышни, они садятся в машину и
едут в магазин за продуктами. Протоиерею
Дмитрию и матушке Елене Амбарцумовым — 59 и 58 лет. У них одиннадцать детей.
Некоторые уехали, получив собственное жилье, а остальные — кто-то и вместе со
своими семьями — по-прежнему живут в доме отца и матери. Честно
говоря, я давно хотела попасть к ним в гости. Про этот удивительный дом в
городе Всеволожске Ленинградской области, где живет
такая большая семья, я уже много слышала, читала и даже смотрела передачу по
телевизору. И вот я здесь. Дом встретил меня двумя небольшими коридорчиками, а
затем скрипучая лестница распахнулась в обширную прихожую, и сразу стало
ясно, что здесь всего много. Комнат, икон, книг, бутылок со святой водой,
сваренных к завтраку яиц, чашек на столе, курток на вешалке, фотографий на
стенах, людей, которые деловито входят и выходят, двигаясь по привычным
траекториям. «Это наша дочка Маша, — представляет по ходу матушка, — она
работает акушеркой в клинике… А это Витенька, раньше при храме жил, ну а
теперь к нам притулился: мастер на все руки!..» Про
тех, кто изображен на фотографиях, здесь могут говорить часами. «Вот папа,
отец Евгений. Смотрите, как улыбается! Ведь это не просто улыбка! А вот это
владыка Мелитон, наш духовник. Как вы думаете, почему он такой радостный?» И
действительно, улыбка у людей с карточек будто говорит о том, что им известен
какой-то секрет. Что-то очень важное, дорогое, к чему я хочу, но не могу
подобрать ключ… Отец
Дмитрий — священник в третьем поколении. Батюшками стали и двое его братьев,
и двое его старших сыновей. Эту семью всегда окружали верующие люди, даже в
самые безбожные времена. Амбарцумовы всегда ходили в церковь по воскресеньям,
даже когда почти все церкви были закрыты: «И мама, и моя Леночка считали, что
лучше ходить в храм, чем в больницу. Они всегда водили детей к причастию. А
представляете, что это такое — пойти в храм? моей маме с семью, а моей
супруге с одиннадцатью детишками? Современные мамы и с двумя с трудом
справляются! А моя Лена брала пятерых младших и ехала в Москву, говоря: «Я
хочу отдохнуть от суеты». Вот так и отдыхала». Рождество Праздник
Рождества в этой семье начали отмечать еще при дедушке Владимире,
расстрелянном впоследствии на полигоне в Бутово и причисленном к лику святых.
Отец Владимир наряжал елку, дарил детям подарки, самозабвенно играл и шалил с
ними. Например, пулял шариками из длинных бумажных труб. Дети, конечно, были
в восторге! Его сын, священник Евгений, тоже считал, что праздновать
Рождество нужно интересно. Он прятал подарки на деревьях, в шкафах, среди
вещей, а детям под подушку клал записки со стихотворением-загадкой, в котором
было зашифровано указание места, где спрятан сюрприз. Некоторые даже плакали,
если найти удавалось не сразу… Семейные
архивы хранятся у самого серьезного и ученого старшего сына Амбарцумовых —
священника Ильи. Он больше всех помнит о дедушках и бабушках, а, рассказывая
о детстве, снова, как мальчишка, хохочет и шутит, вспоминая о своих шалостях. —
Дедушка Женя всегда говорил, что христианин не должен выделяться из светского
общества, а, напротив, даже показывать пример, радуясь всеми мирскими
хорошими радостями. Поэтому мы и празднование Нового года ввели. Не все
светские традиции стоит тащить в Церковь, но Новый год — это хороший
праздник, он объединяет людей, это праздник нашей страны. А для детей — это
еще и ожидание деда Мороза. Ведь традиция новогодних подарков от деда Мороза,
как мы знаем, все равно корнями уходит к святителю Николаю. Так что это —
добрая традиция. Мы
всегда лояльно относились к советской власти. Дедушка Женя считал, что,
независимо от государственного строя, истинный христианин должен быть лучшим
гражданином, свидетельствуя, насколько выгодны обществу его честность,
хорошее отношение к коллективу, дружелюбие, трудолюбие, активность. Дедушка и
бабушка были педагогами, бабушка вела театральный кружок, и, когда мы
учились, их в школе помнили и уважали. Но и мы не были белыми воронами, у нас
в классе был авторитет. Мы на светских праздниках всегда были на высоте:
выступали, играли в театральном кружке. Потому и к нашим праздникам в школе
относились с пониманием и даже закрывали глаза на пропуски занятий в эти дни.
С комсомолом было так же. Учителя спрашивали: «Будете вступать в комсомол?» —
«Нет». — «Ну, все понятно». Никаких проблем не возникало. Поэтому
и сейчас в наших семьях отношения с неверующими родственниками — добрые. Мы
прекрасно празднуем все вместе Новый год: сидим за столом, смотрим телевизор,
беседуем об истории, книгах… Мы были воспитаны в уважении к атеистам, в
уважении к их доброте, совести, образованности. А фарисейство и ханжество просто
убивают. От настоящего христианина ханжу отличает привязанность к внешним
сторонам веры, ритуалам, правилам. Именно из-за этого возникает конфликт с
атеистами, которые этих правил не хотят исполнять. А настоящий христианин
старается приспособиться — не предавая, конечно, своих принципов и имея
определенные границы свободы, — к тому доброму, что есть в мире. И если он
основывает свою жизнь на молитвенном, духовном состоянии — конфликта не
возникает, все покрывается любовью. Неверующие никогда не станут ходить в
церковь, если им тычут: ты, такой-сякой, не ходишь в храм! Неверующего можно
вдохновить только личным примером. —
Как мы совмещаем Рождественский пост с Новым годом? — отвечает на мой вопрос
«папа», отец Дмитрий. — Но мы же не вне страны живем, мы любим наше
правительство, слушаем его поздравление. Пост нельзя ставить во главу угла.
Во всех делах хороша постепенность. И для детей, например, — сначала убрать
конфеты или какое-то развлечение, потом что-то еще. Потихоньку, не за один
год, дойти до поста. Воздержание хорошо, но оно должно иметь смысл. Я пощусь
тогда, когда пост доставляет мне радость! Пост для меня — это время самых
высоких чувств и самых интересных переживаний. Я пощусь ради Христа с
радостью, я вижу, как это воздержание приносит плоды! Мне легче молиться, у
меня настроение хорошее! И если этой радости нет — чего ради бороться?.. В
нашей семье, конечно, Рождество затмевало Новый год. На Рождество главным
было богослужение. Мама не работала, и вся наша жизнь крутилась вокруг папы.
Папа служил в разных храмах, и мы вместе с ним путешествовали… И мои ребята с
малых лет всегда ходили в церковь и мне помогали. Все дети могут читать
по-славянски, могут петь церковные песнопения. После
службы обычно у нас — большой вкусный стол. Илюша играет на гитаре, сочиняет
песни, Яшенька шикарно поет. Все наши что-то поют, пишут. Поэтому когда
собираемся вместе — обязательно кто-нибудь что-то свое покажет, прочитает или
споет. Ведь
в чем смысл Нового года и Рождества? — продолжает отец Дмитрий. — Новый год
связан со временем. Во времени все мы смертны. А Рождество, напротив, — это
надежда на другую жизнь, за пределами этой жизни. Правильное
празднование должно иметь глубокий смысл. И дает его, конечно, церковная
служба. Ведь Рождество длится не один день, а целую неделю! И святой она
названа потому, что радость очень велика! Но эта радость немыслима без
молитвы. Ее камертон — Литургия, причастие. И если мы разговляемся без
ежедневного причащения, то это становится просто едой — безудержной, какой-то
некрасивой. И радости здесь мало. Я
так расстраиваюсь сейчас, что в новых храмах иконы двунадесятых праздников
уменьшились до таблеточек! Ведь праздники — самое учительное, самое понятное,
красивое, интересное, что есть в Православной Церкви. Наша вера вся — в
праздниках! В Рождество за вкусным столом мы можем рассказать детям, что
означает это торжество, сделать вместе с ними добрые дела. Праздники нас
учат, воспитывают. Так почему же иконы уменшились до столь микроскопического
размера? Это неправильно… Раз иконы затеряны — значит, затерян и смысл. —
Знаете, у нас нет каких-то особенных рецептов для Рождества или даже Пасхи, —
объясняет мне отец Илья. — Почему? Да потому что у нас каждое воскресенье —
пасхальное настроение. Все освещено небывалой радостью, когда мы вместе дома,
с любимой мамой. И мы стараемся очень часто дарить подарки. В нас это
заложено с самого детства! Мама постоянно приучала отдавать, дарить, не быть
жадными. Ты придешь в наш дом — тебя всегда накормят, напоят, надарят
подарков. А теперь и мы с женой в ночь перед праздником украшаем дом,
надуваем шары, готовим торты и собираем множество подарков для детей: всякие
безделушки, игры, сладости — и немножко духовного. Чтобы ребеночек радовался,
веселился. И в этой радости и духовное принял. Семья Одиннадцать
детей! Я знаю семьи с пятью — даже там, на мой взгляд, непросто. Как же
справлялись Амбарцумовы? Их опыт для меня — настоящий кладезь полезной
информации! Мне хочется узнать как можно больше. Например, как отец Дмитрий,
несмотря на бурную деятельность (он открыл много храмов во Всеволжском районе
и договорился с некоторыми школами о преподавании духовных дисциплин),
умудрялся уделять время своим одиннадцати детям? И удавалось ли это ему?
Лучше всего спросить об этом самих детей. Спрашиваю — и отец Илья с
готовностью начинает подробный рассказ. Кажется, он может говорить про
родителей часами. —
Папа всегда нам делал игрушки, он мне смастерил машину, самолет, который
повесил во дворе на веревках, на нем даже можно было летать. Делал ходули,
палки со зверями, вырезанными из фанеры, — медведями, зайцами, — и мы скакали
на этих палках. Он играл с нами в прятки. Причем так играл, что никто не мог
найти, если он упрятывал кого-то из младших детей! Ездил с нами в походы, на
байдарках, на лодках. Учил нас ловить рыбу, плавать, грести, играть в
шахматы, домино, теннис! Я с детства помню, как у папы на велосипеде и
спереди, и сзади было по детскому сиденьицу, там сидели малыши. Папа нас учил
ездить колесо в колесо: за ним ехал один, потом еще один и самый маленький —
в конце. А еще он всегда был очень оригинальный, смешной, показывал нам
фокусы. Я до сих пор на своих уроках, когда рассказываю, что само по себе
ничего не может быть, использую папин фокус. Разрываю бумагу, комкаю ее, а
потом вдруг разворачиваю снова гладенький листочек. Кажется, что разорванный
лист сам собой слепился. Но потом показываю детям секрет, объясняю, что ничто
не может возникнуть из ничего… Но
папа — это и строгость, порядок, дисциплина. Когда мы сидели за столом и
кто-то баловался — он мог так стукнуть кулаком , что кружки и тарелки
подлетали. Папа завел такой порядок, что у каждого было свое дело в семье.
Один выносил ведро, другой подметал. Но зато когда его не было — мы ничего не
делали (смеется). Мама считала, что блажен, кто смолоду был молод. Она нас
просто отпускала, и мы постоянно играли и веселились. Мама
у нас очень добрая — сплошная любовь. И эта ее любовь заставляла нас не
делать зла. Потому что стыдно. Когда мне одноклассник как-то раз сказал:
пойдем погуляем, а дома соври, что нас задержали, — я был так удивлен, как
можно маму обмануть! Мама научила нас главному — не отчаиваться. В какой бы
грех ни впадал кто-то из нас, на грани ужаса, — ни на минуту не сомневаться в
любви Бога. Как мы никогда не сомневались в материнской любви. —
Те, кто приходят к вере в сознательном возрасте, более жестки в требованиях,
— считает отец Дмитрий. — И священники со своей паствой, и отцы со своими
детьми. Они хотят, чтобы все было сразу и правильно. А так нельзя, нужно
постепенно. В христианской семье должна царствовать любовь, а не что-то
другое… Ведь у нас как было: утром дети прибегали к маме, ночью, если заснуть
не могли, — тоже к маме. В ее комнате всегда были маленькие, да и старшие
тоже приходили. Потому что с мамой всегда уютно. И вот мама вставала на
молитву каждый день, вечером и утром. Они ее слушали, даже засыпали под
молитву. Однажды Леночка заболела и не смогла молиться. И все почувствовали
себя не в своей тарелке. Поняли, что молитва их утешала, давала хорошее
настроение, помогала жить. Но это была молитва матери, не их, они просто
купались в этой молитве… И тогда Коля встал и стал молиться вместо мамы. И
все заснули, и все стало снова хорошо… Конечно, учить молиться вот так,
показывая каждый день добрый пример, — долго и трудно. Но только примером, а
не натаскиваниями можно что-то сделать. Сердце загорится — и все придет.
Сердце не горит — и все будет дребедень. Самое страшное — это Церковь без
любви. —
Путь к решению многих проблем — это не нотации и мораль, а образ радостной
жизни, — подытоживает отец Илья. — Жизни с Богом. Нас никто никогда не
заставлял ходить в храм и молиться, это было личное дело каждого. Но дети
невзначай замечали: вот, мама помолилась, и помогло. Папа помолился, и кто-то
выздоровел. Не надо ничему специально учить. Все само собой приходит к
ребенку, если родители ведут соответствующий образ жизни. Для
нас мама с папой — образец. Для мальчиков больше — отец. Который
воздерживается, не пьет, не курит, любит свою жену. Но и не чужд мирским
радостям. А для девочек — мама. Добрая, всех утешающая, очень терпеливая.
Которая сначала накормит, а лишь потом что-то спросит. Когда
нам дали четыре квартиры, папа продал их и купил этот дом — хотел, чтобы дом
объединял нас всех, и чтобы был участок, на котором играли дети. Теперь дом
выполнил свою функцию, и из него потихоньку все разъезжаются. Но с ним всегда
связана мама. Где мама, там у нас и дом. Там наш пункт пересечения, наше
родовое гнездо. Мы туда залетаем, чтобы узнать новое друг о друге, чтобы
погреться в этой радости, ну и поругаться иногда, и, конечно же, покушать
(смеется)… —
А Вы, старший брат, никогда не жалели, что у вас такая большая семья? —
Ох, мне маму в детстве было так жалко! Когда она говорила: «Илюша, разбуди
меня утром», — я этого боялся больше всего. Вот она спит, дышит тяжело, как
будто ожидая, что с каждым ребенком может что-то случиться. И я ей — «мама!»
— она не просыпается. Я ей опять — «мама!» — она не просыпается. Я ее тогда
потрогаю за плечо, а она вдруг вскрикнет и вскакивает с таким ужасом, что у
меня сердце ёкает… Вот так мама спала. Я вообще думал, что ее жизнь загублена
навсегда. А потом оказалось, что нет — только начинается. Она сейчас и на
коклюшках вяжет, и на компьютере работает, и пишет иконы, и поет в церкви, и
занимается языками… Я
никогда не жалел, что мы многодетные. Хотя иногда над нами смеялись, цыганами
называли, когда мы гуськом шли в церковь. Но я всегда очень радовался младшим
братьям и сестрам, постоянно их пеленал, чмокал, гугукал с ними. У нас все
дети были как солнышки — такие светленькие, толстенькие, неуклюжие! И если бы
у меня было мало сестер и братьев, я бы, наверное, не был бы таким веселым,
не интересовался бы так жизнью… А когда они вырастают, вот тогда начинается
самое интересное! Кто-то сошьет тебе штаны, кто-то вылечит от болезни, а
кто-то и от бандитов защитит… Это такая радость — большая семья! Любовь Одна
комната в этом доме отведена под церковь. Она так и называется — домовый
храм. Там мы надолго останавливаемся: ведь у каждой иконы, будь она даже
плакатом-афишей какой-то выставки, есть своя история. Молитвенный столик в
этом храме сделан из деревьев, привезенных с полигона в Бутово, где похоронен
дедушка, священномученик Владимир. Кажется, я начинаю понимать, почему в этом
доме считают ненужным какое-то особенное воспитание: запусти сюда ребенка,
расскажи ему о том, что висит на стенах, и это уже будет самым лучшим
воспитанием. В книжном шкафу на почетном месте — фотография молодой Елены
Анатольевны. «А вот моя лапушка в молодости, — показывает отец Дмитрий. —
Красоты неописуемой. Посмотрите, ведь правда? Я пришел с флота, она весила 40
кг, я ее на руках носил!» —
Папа маму очень любил в молодости, но и с годами — не меньше, потому что
человек с возрастом становится мудрее, интереснее, в нем открывается глубина,
— рассказывает отец Илья. — Мама с самого начала хотела иметь большую семью.
Они с подружкой тетей Машей — папиной сестрой, через которую они и
познакомились, — мечтали, что у них будет много детей, целых десять! А им
говорили, дескать, ну что вы, это только фантазии, которые скоро пройдут. Но
все сбылось даже с лихвой: у мамы 11, а у тети Маши — 12… Наша мама связана с
Рождеством напрямую: она родилась накануне Рождества, в Сочельник, и сама
столько раз рожала. А перед тем, как она появилась на свет, бабушка видела
сон: бассейн, а в нем большая-большая рыба, полная икры. Так Господь
благословил ее к многодетности. Господь
очень много дал ей через материнство и всегда помогал. Например, когда еды
было мало, она молилась, и сразу кто-нибудь чего-нибудь приносил… А как она
молилась за каждого ребенка! Как плакала о каждом! Вот, например, когда у
брата Андрюши были в армии проблемы, мама все время ездила в одну из церквей
Санкт-Петербурга молиться. Она там плакала-плакала, пока одна женщина не
подошла и не поинтересовалась — мол, что Вы так убиваетесь? Мама рассказала
свою историю, а женщина спросила: «А где служит Ваш сын?» Мама назвала. И
вдруг женщина воскликнула: «Так это же часть моего мужа!» И после этого
Андрея перевели в другую часть, и дальше у него в армии все было просто
замечательно… Потом
мы пили кофе, а Елена Анатольевна подавала на стол то одно, то другое.
«Представляете, чтобы покушать, пришлось два часа убираться на кухне», —
сообщила она весело. Мне стало стыдно: вспомнилось, как в своей, в два с
половиной раза меньшей семье я беспрестанно ворчу и дуюсь, убирая за всеми. А
тут все было сделано между прочим, с улыбкой. Еще мне было неловко сидеть и
распивать кофеи, когда матушка крутится у плиты. Елена Анатольевна одной
рукой чистила картошку, другой — жарила ее на двух сковородках. «А знаете, —
рассказывала она, — современных детей так жалко! Родители их все время
дергают: туда нельзя, к этому не прикасайся, здесь переобуйся! Конечно, когда
в семье один-два ребенка, все внимание взрослых на них сконцентрировано. А
мы-то детям ничего не запрещали: пусть радуются, отдыхают! Да и некогда было…
И дети любят наш дом. Вот Коля, младший сын, поступил в семинарию, но
выдвинул условие: жить я буду только дома. Ему говорят: тебе же в 5 утра
уходить и в 11 вечера возвращаться! Ну и что, отвечает, все равно дома хочу.
И начальство ему разрешило… Это прямо как папа, когда на флоте был. Его
сестра Маша рассказывала, как он в письмах писал: я так хочу домой, что готов
жить где угодно, даже в будке с Аргунчиком!..» И тут я ненароком посмотрела
на «папу». Он внимал словам своей «лапушки», и каждая ее улыбка отражалась на
его лице сиянием… —
Семья держится тем, что отец и мать составляют единое целое, — учил меня отец
Дмитрий. — Троица осуществляется в любви, и мы должны быть в любви. Если
родители грешат — дети болеют. Если родители не уделяют внимание и время
своим детям, им становится плохо. Когда родители перестают любить — дети
внутренне умирают. Для детей родители — смысл жизни, их первые наставники. Пробыв
в этом доме совсем немного времени, я поняла главное. Пусть здесь никогда нет
идеального порядка и чувствуется, что на многое тут смотрят сквозь пальцы. Но
зато есть что-то действительно важное, рядом с которым все меркнет. И это
важное — рецепт ежедневного праздника — любовь. Анна Ершова |