Поделись ссылкой с
друзьями |
|
Публика и народ Божий
Когда
в начале декабря мне с моими друзьями – потомками старого русского
рода, – случилось оказаться в Псково-Печерском монастыре, еще не
было до конца понятно, насколько глубоким окажется раскол
российского общества, уже наметившийся в наших общих френд-лентах в
фейсбуке в те дни, когда по России везли Пояс Богородицы.
Тогда московская публика по-светски негодовала сначала из-за
«темноты» народа, выстраивавшегося по всей стране в какие-то
непонятные многотысячные очереди, а потом из-за пробок, мешавших
куда-нибудь проехать. Немотивированная агрессия удивляла, но все же
казалась чем-то несерьезным – по крайней мере, мне. Однако теперь
понятно, что это была, так сказать, только увертюра.
И вот с обеспокоенными друзьями, оставившими в Москве своих младших
сестер и взрослеющих детей, мы прибыли в Печоры на Введение во храм
Пресвятой Богородицы. В миру, как известно, в этот день было другое
событие, – выборы в ГосДуму.
В Печорах народ Божий стекался к праздничной всенощной, а в
оставшейся далеко Москве тем временем сгущался воздух, и друзья и
родственники друзей бились в их выключенные айфоны. Друзья
тревожились. Там, в Печорах, на Корнилиевой дорожке, как-то особенно
остро чувствовалось, что происходит, когда позабыв о Боге, начинает
действовать человек.
Прекрасные русские интеллигенты, последние сто лет существования
Российской империи не находившиеся себе другого занятия, как в
поисках справедливости гоняться за царем, снова почувствовали в
крови революционный призыв.
Что было потом, не нужно напоминать, – волна пошла вверх, и не то,
чтобы договориться, – услышать друг друга становилось все трудней и
труднее.
Есть вещи, которые атеисту не объяснишь. Например, нельзя объяснить
атеисту, почему гомосексуализм – это плохо, в то время, как верующий
человек сразу понимает, о чем речь. Это мерзость пред Богом, – и
точка. Атеист же сразу начинает возмущаться: как это? А куда Он дел
права человека, когда сжигал Содом и Гоморру? Может быть, поэтому в
наше время Бог не действует так явно, как в ветхозаветные времена –
потому, что все равно Его никто не поймет? Люди нашего времени дудят
в свою дуду, хоть ты убейся.
Наступило время воинственного отрицания. Не чуждого своего рода
героизму, – «все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит
неизъяснимы наслажденья», – но в пропасть между тем, как поймет эту
строчку из «Пира во время чумы» православный и как – наш либеральный
интеллигент, оснащенный как некими классовыми признаками, аккаунтом
в фейсбуке и подпиской на обновления от Сергея Пархоменко, как раз и
поместится современный общественный раскол.
Ведь это правда, – впервые, может быть, за почти что сто лет,
минувшие после революции, люди, годами если не дружившие, то
державшие друг друга в добрых приятелях, больше не могут общаться,
потому что для нас, православных, такое общение превращается в как
минимум то самое праздное слово, за которое придется держать ответ
на Страшном Суде. Ну а как максимум, – в предательство Того, Кого мы
так любим. Рвутся многолетние связи.
Как я могу не то, чтобы поставить лайк, а просто оставить в
«друзьях» человека, который постит плакаты из Новосибирска,
изображающие в иконографии образа Божией Матери «Знамение» девушку в
маске-шапке с прорезью для глаз? Никак – потому что мне не оставили
выбора. Вернее, мне он навязан.
Прости меня, моя дорогая N., я помню все, что ты сделала для меня, и
никогда этого не забуду, я очень люблю тебя, но Ее я люблю больше, и
вот этого мне никак тебе не объяснить, я буду молиться за тебя по
мере сил, чтобы Господь вразумил тебя и остановил, но тебе сейчас
даже молитва моя, наверное, не понравится.
Комментарий под тем перепостом гласил – «какой прекрасный,
интеллигентный протест!»
Примерно через месяц после того, как грянула история с танцами в
храме, и вся пресса, и церковная, и тем более светская, только и
говорила, что об этом, один монах показал мне происходящее с
неожиданной стороны. «Давай посмотрим на все это с сакральной точки
зрения, – сказал он. – Ты понимаешь, что значит название этой
группы? А теперь представь, что оно написано по-русски – везде. Вот
видишь, что делает враг?»
Это было просто и поразительно. Шел Великий Пост. И не было,
по-моему, ни одной площадки СМИ и ни одного газетного ларька,
которых бы не украшали эти два слова. Теперь шоу продолжается, и все
труднее становится не смотреть по сторонам.
В истории с «Серебряной калошей» самое страшное даже не то, что
степень неуважения светского общества к другим людям – назовем нас
так, – простерлась до того, что нашему Патриарху едва ли не плюют в
лицо, в то время, когда мы из последних сил стараемся в ответ не
назвать наших оппонентов так, как они и в самом деле этого
заслуживают.
И даже не из-за отвратительной названия номинации, намекающей уж
вообще неизвестно за что.
А вот именно что из-за «непорочного исчезновения часов». Все это
странным образом вращается вокруг Богородицы.
Но никогда не объяснишь нашей публике степень оскорбления,
нанесенного этим высказыванием даже не нам, народу Божиему, и даже
не самому Патриарху, а Той, перед престолом Сына Которой он
предстоит.
И даже историей про Коровьева, который однажды неудачно пошутил,
возможно, как раз интеллигентно против чего-то протестуя, из любимой
книжки верящих в то, что «что-то все-таки есть», нашу публику не
напугаешь. Но мы и не думаем никого пугать – по крайней мере, в
понятном публике светском смысле.
К части общества, яростно нападающей на Церковь, все пытаются
подобрать определение – хипстеры, либеральная интеллигенция,
фейсбучные революционеры, etc. Но термин давно уже есть, потому что
это все уже было. Отошлем наших читателей к
работе священномученика Илариона (Троицкого), озаглавленной им
так: «Грех против Церкви. В думах о русской интеллигенции».
Процитировав Аксакова для пояснения своей мысли о разделении
общества на публику и народ («Публика подражает и не имеет
самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она
наружно, становясь всякий раз сама чужою. Народ не подражает и
совершенно самостоятелен; а если что примет чужое, то сделает это
своим, усвоит. У публики свое обращается в чужое. У народа чужое
обращается в свое. Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко
всенощной; когда публика танцует, народ молится»), священномученник
в частности пишет: «Как будто для того, чтобы отрезвить русское
общество от рабского увлечения Западом и от безрассудного
пренебрежения Церковью, Промысл Божий послал великое бедствие
Отечественной войны. Просвещенные французы пришли в Москву, ограбили
и осквернили народные святыни, показав тем самым изнанку своей
европейской души.
Увы! Этот тяжелый урок не пошел в пользу русскому обществу».
Анастасия Рахлина
22 июня 2012 года
Источник:
Православие.ru
Другие способы внести пожертвование
|